Авангард, не ставший утопией, или кому в доме-коммуне жить хорошо

Что сохранилось и изменилось в бывшем здании коммуны на Орджоникидзе

Во время реконструкции архитекторы постарались восстановить максимальное количество важных элементов в доме. Благодаря этому на фасаде спального корпуса вновь появились ленточные окна оригинальной величины с деревянными рамами. «Мы даже хотели сделать открывающиеся створки раздвижными, в соответствии с первоначальным проектом здания, но эту идею воплотить не удалось. Такие рамы значительно дороже, и их легче повредить, – рассказал Всеволод Кулиш. – В результате был найден компромисс. Створки окон открываются привычным для всех способом, но при этом они выступают из остального массива так, чтобы создавалось впечатление, будто их можно раздвигать».

Не удалось также сохранить и оригинальные лестничные перила в санитарном блоке. Сейчас здесь установлены точные копии перил другого общежития, спроектированного Иваном Николаевым. А вот подлинные опоры на пандусе остались.

В спальном прибавились яркие краски. Сейчас одна из стен коридора на каждом этаже корпуса покрашена в свой яркий цвет. Как пояснили представители администрации, в общежитии есть желтый, коралловый, зеленый, фисташковый, пурпурный и синий этажи. «Яркие краски в оформлении коридоров мы использовали отнюдь не бездумно. «При осмотре дома в начале реконструкции мы находили помещения в санитарном блоке, которые также были окрашены в яркие цвета. Были даже черные комнаты, назначение которых, к сожалению, уже неизвестно, – пояснил Всеволод Кулиш. – В те времена игре цвета и формы придавали большое значение, поэтому мы решили подчеркнуть дух конструктивизма в здании и покрасили стены в разные цвета».

Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий

Завершить реконструкцию Дома-коммуны планируется в начале 2016 года. К этому времени должен быть достроен учебный корпус. Вместе с открытием нового пространства для студентов администрация общежития планирует начать пускать посетителей в музей, который сейчас обустраивают на первом этаже спального блока. Здесь посетители смогут увидеть, как выглядели комнаты студентов-коммунаров в 20-е годы прошлого века, а также изучить находки, обнаруженные в доме при реконструкции.

С открытием музея Дом-коммуна станет не только памятником архитектуры, но и живым напоминанием об удивительном, пусть и не удавшемся социальном эксперименте.

Сюжет:
Тренды города: все, что волнует столицу

Дом архитекторов, он же РКЖСТ «Показательное строительство» (М. Барщ, 1932) – Гоголевский бульвар, 8, стр. 1-2-3

Родной брат Дома Наркомфина. В общей сложности команда Гинзбурга успела построить в Москве четыре дома по этому проекту, из них до наших дней сохранились только два. В дом на Гоголевском должны были вселиться архитекторы и опробовать на себе все плюсы и минусы проживания в доме-коммуне.

Список его жильцов можно читать как энциклопедию по истории советской архитектуры первой половины XX века. В числе прочих в его проектировании принимал участие А. Пастернак – брат поэта, потом получил там квартиру, а Борис Леонидович регулярно наведывался к нему в гости, так что впору мемориальную табличку вешать.

Комплекс архитекторского дома состоял из трех корпусов: семейного, корпуса для малосемейных и одиноких и клуба-столовой. Для того чтобы жильцы ячеек больше общались друг с другом, в доме не было сделано ни одного балкона. Зато вдоль коридоров были устроены прогулочные галереи с ленточными окнами, а крыши жилых корпусов соединялись пешеходным мостиком, который позднее разобрали.

Точно так же, как и Дом Наркомфина, комплекс на Гоголевском относился к переходному типу домов-коммун: в квартирах были сохранены отдельные душевые кабины и крохотные плитки, пригодные разве что для того, чтобы сварить себе кофе. Общие душевые должны были располагаться в небольших комнатушках рядом с лестничными пролетами, но после того как проект изменили и в каждую квартиру вставили полный санузел, эти помещения остались пустовать. Позднее в них заселилась обслуга дома – лифтеры и домработницы. В эти каморки площадью в 3,5 метра с трудом можно было втиснуть кровать, и для того чтобы помыться или посетить «удобства», их обитателям приходилось спускаться или подниматься на следующий пролет.

Дом на Гоголевском сегодня выглядит куда лучше, чем Дом Наркомфина, но из-за ряда варварских реконструкций и перестроек от коммуны в нем не осталось и следа. В начале 50-х годов к дому приделали еще два этажа, уничтожив при этом всю рекреационную зону на крыше. Мост между корпусами разобрали, остекленные лестничные пролеты скрылись под кирпичными горбылями лифтовых шахт. Клуб-столовую оккупировали всевозможные конторы, передав эстафету нынешнему малому бизнесу.

Фото: oldmos.ru

Утопические идеи из жизни марсиан

Когда я слушал про Дом-коммуну, вспоминал проект марсианской жизни от утописта Александра Богданова. Сегодня его имя подзабыто. А меж тем, это был любимый писатель Ленина и исследователь омолаживающих свойств крови. (Именно Богданов придумал модную сегодня процедуру переливать пожилым гражданам кровь юнцов). Впрочем, речь не о крови, а о романе «Красная звезда». Еще в начале 20 века Богданов выпустил роман-утопию, живописующий прекрасный и прогрессивный быт на Марсе.

Марсиане трудятся за бесплатно и добровольно. Ведь, согласно идее писателя, труд — это главная потребность живого существа. Во главе всего стоит статистическое учреждение, которое ведет учет, в какую отрасль и сколько работников нужно.

В утопическом богдановском государстве все общее. Личность растворена в идеях коллективного «мы». На Марсе не ставят памятников людям, существуют лишь памятники великим делам. (Само собой, ведь для того, чтобы человек создал что-то выдающееся, должны потрудиться все марсиане).

Искусства там тоже нет. Вернее, оно максимально функционально и полезно. А что касается детей, то дабы не отвлекать родителей от труда на благо цивилизации, дети пребывают круглосуточно в специальных яслях. 

Богданов, Горький и Ленин играют в шахматы. Фрагмент фото 1908 года (репродукция).

В общем, Дом-коммуна — это идеальный марсианский дом. Совпадает все. Жизнь студента, обитавшего здесь, с утра до ночи подчинена общим задачам. Ничего личного нет. Семьи не существует. (Да и откуда ей взяться, если двери в клетушках-комнатах архитектор сделал стеклянными, мол, нам от своих товарищей скрывать нечего). Дети не возбраняются, но тут же изолируются в специально устроенный в здании детсад.

А что касается искусства, то в здании и так все максимально функционально: красивого в нем мало, зато все для пользы дела.

Сегодня очень популярен жанр антиутопия. Насмотревшись, например «Миров дикого запада» или «Рассказов служанки», каждый понимает, к чему приводит ситуация, когда человек не принадлежит сам себе, а жизнь его подчинена благу некоего «мы». Но в начале двадцатого века богдановские идеи казались настолько прекрасными и привлекательными, что — меня это поразило больше всего — построить Дом-коммуну студенты просили архитектора сами, написав коллективное письмо!

А куда смотрели СМИ. Ругали ли они Дом-коммуну? Ругали. Но не за план издевательства над людьми. Журналист Михаил Кольцов в критическом фельетоне пенял архитектору на «похищение  у промышленного строительства самых дефицитных материалов». «Ради вашего архитектурного франтовства — колбасооборазного окна — железа и цемента потрачено столько, сколько нужно, чтобы устроить не 15, а 25 тысяч студентов!» — негодовал журналист.

Проект здания

Дом-коммуна на улице Орджоникидзе — одна из наиболее известных работ Ивана Николаева. В проекте здания, предназначенного для общежития Текстильного института, была воплощена идея дома-коммуны, предполагавшая полное обобществление быта. Проект студенческого дома-коммуны на 2000 мест был заказан Николаеву Текстильстроем (позднее преобразованном в Стальстрой) зимой 1928—1929 годов; перед автором стояла задача создания «дома — машины для жилья». В соответствии с заданием на проектирование, разработанным московским бюро Пролетстуда и дополненным Главтузом и Текстильстроем, «норма сна для одного студента» составила 3 м2, а «спальные кабины проектируются на два человека». В «Общих требованиях» программы была сформулирована концепция структуры комплекса:

Одновременно с общежитием Текстильного института Текстильстроем строилось ещё три студенческих городка, и автору проекта было предписано: по стоимости проектируемое им общежитие не должно быть больше трёх других. По мнению самого Николаева, одной из основных проблем при проектировании был указанный в задании малый объем спальных кабин (50 м3), не удовлетворявший санитарным нормам того времени; для возможности уменьшения объема помещения архитектор предложил усилить воздухообмен в помещениях. С этой целью Николаев запроектировал специальные вентиляционные камеры над лестничными клетками, предназначенные для многократной смены воздуха. В первом варианте проекта спальные кабины было предложено сделать в центральной части здания. Так как помещения предназначались только для сна, в них не было окон. Кроме того, в спальном корпусе не были запроектированы санузлы: они разместились в соседнем санитарном корпусе. Николаев предложил разместить в кабинах двухъярусные кровати, поэтому комнаты при малой площади (4 м2) должны были иметь сравнительно большую высоту — 3,2 м. В окончательном варианте спальные кабины были всё же перемещены к наружным стенам здания; ряды кабин разделил проходящий по центральной части здания коридор. Размеры комнат были увеличены относительно первоначальных: в итоговом варианте проекта их площадь составляла уже 2,7 на 2,3 м, что позволило разместить кровати на одном уровне.

В плане здание, состоящее из трёх корпусов, напоминает самолёт. Главный — спальный — корпус представляет собой длинный восьмиэтажный объём в форме параллелепипеда с прямоугольными выступами в торцах. Низким санитарным корпусом главное здание соединено с трёхэтажным общественным корпусом, через который осуществляется вход в здание. В общественном корпусе размещалась столовая, спортивный зал на 1000 человек, читальный зал на 150 мест с книгохранилищем, детские ясли, прачечные, медпункт, душевые, комнаты для кружков и кабины для индивидуальных занятий. Выходящие на север шедовые световые фонари, характерные скорее для промышленной архитектуры, создают в общественном корпусе равномерное освещение. В оформлении корпусов широко применены приёмы конструктивизма: горизонтальные окна, козырьки, плоская кровля.

Функциональная схема здания была ориентирована на создание жёсткого распорядка дня жильцов: утром студент просыпается в двухместной спальной кабине, вмещающей только кровати и табуретки (всего таких кабин было 1008) — и направляется в санитарный корпус, где проходит как по конвейеру последовательно душевые, помещения для зарядки, раздевалки. Из санитарного корпуса учащийся по лестнице или пандусу спускается в низкий общественный корпус и входит в столовую, после чего отправляется в институт или же в другие помещения корпуса. Вечером студент возвращается в спальный корпус, где оставляет вещи в гардеробной и в нижнем белье проходит в спальную кабину. В течение ночи спальная кабина вентилируется с применением озонирования воздуха, «не исключена возможность усыпляющих добавок».

Дореволюционные «фаланстеры»

Идея социалистов-утопистов о создании «нового массового человека» привела их, и прежде всего Фурье, к созданию концепции «фаланстера» — новой формы жилья, где люди смогли бы приучиться к коллективизму, освободились бы от тягот домашнего труда, семейных уз и всего мелкого и частного.

В России идея «фаланстера» приобрела особую популярность после выхода романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?», главная героиня которого Вера Павловна в своём четвёртом сне видит обитателей фаланстера.

Среди поддержавших эту идею и попытавшихся воплотить её в жизнь были молодые художники во главе с И. Н. Крамским, снявшие сообща квартиру вначале на 17-й линии Васильевского острова, а затем на Вознесенском проспекте в Санкт-Петербурге:

В 1863 году на Знаменской улице в Петербурге вдохновлённый идеями Фурье литератор В. А. Слепцов организовал так называемую Знаменскую коммуну, просуществовавшую недолго, поскольку, по признанию одной из её обитательниц, «…женщины того времени обнаруживали отвращение к хозяйству и простому труду, перед которым они в теории преклонялись». В глубинке коммуной стали пугать мамаш:

Ещё ужаснее в глазах современников выглядел фаланстер в Эртелевом переулке:

К концу XIX века стало ясно, что освобождать человека от бытовых обязанностей можно иначе — развернув сферу услуг (прачечных, общепита и т. д.).

Как выглядела спальня студента-коммунара

В восьмиэтажном спальном блоке находились комнаты площадью всего шесть квадратных метров. Эти помещения были предназначены только для сна, в них размещались две узкие односпальные кровати и тумбочка. Закрывались такие спальни раздвижной дверью и назывались даже не комнатами, а кабинами.

Некоторые источники пишут, что в первом проекте на кабину для сна выделялось всего четыре квадратных метра – этой площади было достаточно, чтобы установить в комнате двухъярусную кровать и тумбочку. К тому же предполагалось, что спальные места будут без окон, поскольку они не нужны для сна. Однако в итоговом варианте проекта кабины вынесли из центра здания к наружным стенам, а их площадь слегка увеличили, чтобы можно было поставить кровати на одном уровне.

«Путешествие во времени»: Дом-коммуна

Главный архитектор проекта реконструкции здания эту информацию не подтверждает: «Действительно, когда-то шла речь о том, чтобы комнаты студентов находились в центральной части здания, а коридоры проходили по бокам от них около внешних стен. Тогда звучала норма 50 кубических метров на каждого студента, но про то, что комнаты были меньшей площадью, я не слышал», – рассказал Всеволод Кулиш.

Коммуна – новое жилье для нового человека

В 1920-х годах была популярна утопическая идея обобществления быта, люди объединялись в коммуны и почти полностью освобождались от домашних забот вроде приготовления пищи и уборки помещений. Эти задачи они выполняли группами, посменно готовя и убирая сразу для всего коллектива. Личное пространство человека сокращалось до предела. Коммунары спали, ели, трудились и даже принимали душ коллективно.

Жильцы коммун должны были оставить в прошлом практически все свои вещи и старые привычки. Им запрещалось перевозить на новое место жительства личную мебель и предметы быта.

Поскольку совместная жизнь освобождала строителей социализма от «лишних» забот, на коммунара накладывались другие обязательства: ликвидировать безграмотность, следить за соблюдением правил проживания в коммуне, не допускать проявлений грубости, искоренять религиозность и многое другое.

Фото: oldmos.ru

В 20-х годах прошлого века бытовали идеи, что и секс в общем доме тоже должен быть лишен всякой интимности. Некоторые источники поговаривают даже о советской сексуальной революции. Ее сторонники предлагали упразднить личное владение женщиной. Брак и моногамные отношения они считали одной из основ социального неравенства, а также отвлекающим препятствием на пути строительства нового общества. Поэтому в некоторых коммунах появлялись «семьи», в которых сожительствовали друг с другом 10–12 мужчин и женщин.

Идеи сексуальной революции были раскритикованы уже в 1930-х годах, началась пропаганда воздержания и обязательного сожительства в браке. Первая в мире попытка построить общество свободной любви провалилась, потому что породила больше вопросов, чем ответов. Государство оказалось не готово взять на себя заботу о внебрачных детях, которых тоже предполагалось обобществить – растить не в семьях, а в интернатах.

Тогда же началась и критика в адрес домов-коммун со стороны Центрального комитета КПСС. Однако здание на Орджоникидзе было достроено, и какое-то время эксперимент по созданию молодежной коммуны в нем действовал.

Спасаем конструктивизм экскурсиями

Утопическая идея разбилась о быт. Приблизительно в том состоянии, в каком Николаев задумал свою коммуну, дом просуществовал до пятидесятых годов. Но студенты все равно постоянно нарушали правила. Сразу стали завешивать стеклянные двери газетами, понастроили полки над кроватями, приносили кастрюльки в свои норы и тайком пробирались в «номера» в течение дня.

Архитектор Всеволод Кулиш, занимавшийся реконструкцией, выяснил еще кое-что интересное. Во время реставрации строители удивлялись: почему в здании между стенами нет теплоизоляции. Точно ведь была: на стальные балки навешивали две стены, а между ними засыпали туф, мох и прочую ерунду. В конце концов по разным признакам стало понятно, что студенты курили, втыкали сигареты в стены и вся внутренняя начинка сгорела. 

Фойе Дома-коммуны.Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

Экскурсия в ужасное далеко закончилась, и мы облегченно вздохнули.

— У меня к вам миссия, — сказала Ксения на прощание. — Давайте вместе спасать наш конструктивизм. Если вас зовут на экскурсию на какой-нибудь разрушающийся конструктивистский объект, обязательно сходите. Возможно, этим вы спасете ценное здание. Например, дом Наркомфина, который недавно отремонтировали, удалось спасти благодаря экскурсиям, которые в нем проводили…

Экскурсия.Фото: Сергей СЕЛЕДКИН

Я подумал, что это очень хитренькая и коммерческая формулировка, учитывая, что экскурсия в спасенный дом Наркомфина стоит уже три тысячи рублей.

Хотя я не против спасения конструктивизма. Пущай живет и жить дает другим. Лишь бы, спасая здание, никому не пришло в голову спасти и марсианскую утопию заодно.

Конец эпохи домов-коммун

Закат эпохи домов-коммун практически совпал с ее началом. Уже в мае 1930 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта», в котором попытки конструктивистов обобществить все и вся были названы «крайне необоснованными, полуфантастическими, а потому чрезвычайно вредными». Затем по ним катком прошелся XVII съезд, в постановлениях которого коммунам давалась уничижительная характеристика – «уравниловско-мальчишеские упражнения левых головотяпов», на чем все и закончилось.

Некоторые идеи, впрочем, сохранились и легли в основу элитных жилых комплексов для начальства, как, например, придание дому собственной закрытой бытовой инфраструктуры. Так что знаменитый Дом на набережной – это тоже коммуна, просто в VIP-исполнении. Архитекторам порекомендовали вернуться к строительству прежних индивидуальных квартир, а строили по-прежнему медленно и дорого, так что большинству населения вместо коммун пришлось ютиться в коммуналках, где быт был обобществлен по определению. Как пел Высоцкий, «на 38 комнаток всего одна уборная».

Но до конца идея дома-коммуны так и не умерла. К ней попытались вернуться еще один раз, но уже в совершенно иную эпоху и на другом уровне строительства.

Фото: oldmos.ru